Запрос на перемены уже практически не адресуется действующей власти
По данным опроса Левада-Центра, 54% россиян считают ситуацию в России предкризисной, застойной или близкой к хаосу. При этом большинство (55%) выступают за то, чтобы в этих условиях действовать «осторожно и осмотрительно», а 35% поддерживают быстрые, решительные перемены. Социологи напоминают, что в начале 90-х сторонников решительных действий было в три раза больше, чем тех, кто поддерживал осторожные шаги.
В принципе в словосочетание «решительные перемены» можно вкладывать разные, не совпадающие друг с другом смыслы. Например, радикальные левые изменения в экономике. Аресты олигархов. Огосударствление частных предприятий. Совершенно не обязательно, что опрашиваемый, которому предлагается такой вариант ответа, под решительными действиями подразумевает, например, болезненные либеральные реформы с отложенным, а не мгновенным эффектом.
Если речь все же идет о либеральных реформах, то нет ничего удивительного в том, что у большинства населения такая перспектива вызывает скепсис. Категория молодых, образованных, преимущественно городских людей в российском обществе не является доминирующей, а именно они могут понять механизм и логику реформ, а также дождаться их позитивного результата.
Вместе с тем неоднозначность в понимании «решительных перемен» два года назад определила и структуру протеста в российских городах, а затем нашла отражение в мэрской кампании и в целом политической деятельности Алексея Навального. Левачество Сергея Удальцова, рыночный и институциональный подход либералов, националистический дискурс – все это разные запросы на разные перемены. Тактически выразители этих запросов могли (и по-прежнему могут) договориться лишь о том, что важнейшее изменение должно коснуться общих правил игры, независимости судов, конкурентности и прозрачности выборов.
35% сторонников перемен – это много или мало? Все зависит от контекста. Если вести разговор о проведении «здесь и сейчас» выборов между кандидатом условной Партии радикальных реформ и кандидатом условной Партии стабильности и спокойствия (например, Путиным), то реформист скорее всего потерпит поражение, если его соперник активизирует ресурсы, в том числе пропагандистские.
Если же говорить о ситуации, в которой ресурсов власти – как материальных, так и информационных – начинает не хватать на поддержание видимости стабильности, то преимущество получают сторонники реформ, а 35% становятся довольно солидной социальной базой. Становится ясно, что прежняя система уже не способна обеспечивать ожидаемый уровень благосостояния, а вернуться к нему можно посредством реальных системных изменений. Представители старого порядка не зарекомендовали себя как реформаторы, поэтому им сложнее получить мандат на проведение изменений, нежели тем, кто из прежней системы вытеснялся и о необходимости реформ в той или иной версии говорил постоянно.
Власть в России за последние два года перешла из режима менеджмента, который предполагал в том числе и частичные системные реформы, в режим постоянной политической конкуренции. Отсюда подавление активности среднего класса, который не интересен правящей элите как электорат и воспринимается – вместе с его выдвиженцами вроде Навального – как политический конкурент, шансы которого на успех нужно минимизировать. Это не отменяет того обстоятельства, что запрос на реформы, судя по данным Левада-Центра, держится выше уровня 30% с 2006 года. Власти в принципе нужно с этим считаться, но сил на то, чтобы хотя бы частично реализовать реформаторский запрос, у нее не остается, все силы направлены на политическую борьбу, сохранение своего положения. Впрочем, правящей элите этот запрос общество адресует все реже.
